Гидеон был растроган чуть не до слез. Он до могилы жалел бы, что отпустил ее одну, но ее слова воскресили его.

– Пока меня везли в карете, я подумала: что, если я умру, так и не познав его любви?

У него вырвался какой-то сдавленный звук, но Пруденс продолжила:

– Что, если у меня не будет шанса сказать, как я его люблю? – В ее глазах блеснули слезы. – Я больше не стану напрасно терять время и хочу сказать, что люблю тебя всем сердцем, всей душой и телом. И сегодня ночью я хочу лежать в твоих объятиях. Если ты примешь меня.

Если он примет ее? Неужели она не понимает, что он жизнь за нее отдаст?

Гидеон судорожно сглотнул.

– Ты уверена?

– Совершенно уверена, – кивнула Пруденс.

От ее взгляда все связные мысли покинули его мозг. Гидеон не произнес ни слова, боясь, что заплачет. Ему понадобилось время, чтобы взять себя в руки.

После того, что она пережила сегодня – сначала публичное предательство Оттербери, потом жестокое нападение деда, – она хотела его. Пруденс хотела Гидеона. Доверяла ему любить и утешать ее. «Сегодня ночью я хочу лежать в твоих объятиях».

Гидеон медленно поднялся. Он молча смотрел на нее, маленькую, красивую, благородную женщину, которая значила для него все. Он не мог говорить от переполнявших его чувств.

Медленно он протянул ей руку старым как мир жестом. Его рука немного дрожала. Без колебаний Пруденс вложила свою руку в его ладонь. В ее открытой доверчивой улыбке была такая любовь, о которой он и не мечтал и которой, возможно, не заслуживал.

Его сердце наполнилось любовью и гордостью. Он повел Пруденс в спальню.

Глава 21

Спальня была маленькая и скромная. В ней стояли кровать, покрытая простым синим покрывалом, комод и стул. Все украшение составляли несколько грубых ковриков. В воздухе витал слабый аромат камфары. Комната была безупречно чистой, в камине весело потрескивал огонь. Два медных подсвечника мерцали в отблесках пламени. Один стоял на комоде, свечи в нем горели, другой – у кровати.

За окном свистел ветер, ветки деревьев стучали в стекла, а в комнате было тепло и уютно, даже малейший сквознячок не тревожил пламя свечей. Казалось, что в мире нет ничего, кроме этой комнаты.

Отпустив руку Гидеона, Пруденс торопливо подошла к кровати и хозяйским жестом разобрала постель. Взяв подсвечник, она осторожно зажгла свечи от стоявшего на комоде подсвечника, потом повернулась к Гидеону. Огромные глаза светились на ее бледном лице. Она попыталась улыбнуться, облизала губы, потом снова улыбнулась, на этот раз смелее.

Она нервничает. Конечно, нервничает. Несмотря на Оттербери, на беременность, она во многих отношениях совершенно невинна. Гидеон пытался придумать, что сказать ей, чтобы убедить. На ум ничего не приходило.

– Я не боюсь, – сказала Пруденс, хотя тряслась как осиновый лист. – Просто немного холодно. – Ее руки конвульсивно сжимались, комкая полы халата.

– Я знаю.

Гидеон взял ее за руку, разжав ее кулак, и притянул Пруденс к себе. Облако слабого запаха камфары накрыло его. У него тоже пальцы дрожат, мрачно заметил он. Гидеон поднес к губам сначала одну ее руку, потом вторую и благоговейно поцеловал их.

– Холодные руки, горячее сердце, – произнес он, сознавая бессмысленность этой фразы. Все умения и навыки покинули его.

– Я хочу этого, действительно хочу. – Робко улыбнувшись, Пруденс обняла его за шею.

– Я знаю.

Они поцеловались, и колебаниям и сомнениям Гидеона пришел конец. Его губы дразнили, успокаивали, уговаривали, уверяли. У нее был вкус тепла и сладости, вкус Пруденс, и он не мог насытиться им. В его распоряжении масса времени, твердил себе Гидеон, и хотя его тело содрогалось от страсти и желания, эта ночь – для Пруденс. Ее удовольствие и радость – все, чего он желает.

Он потянулся к поясу ее халата. Развязав его и спустив рукава с рук, он бросил халат на кресло. И раскрылась одна маленькая тайна.

Под объемистым халатом хозяйки постоялого двора на Пруденс была ее не менее широкая батистовая ночная сорочка. Лучшая сорочка. Гидеон понял это не только по обильно украшавшим ее атласным лентам и кружеву, но и по слабому запаху камфары. Эту сорочку много лет назад убрали в комод, храня для особенных случаев, и сейчас извлекли на свет божий, немного пожелтевшую, но по-прежнему красивую, накрахмаленную и отглаженную.

Сорочка для брачной ночи.

Гидеон мог морщить нос от запаха, но такта и понимания ситуации у хозяйки не отнимешь. Это самая главная ночь в его жизни. Его брачная ночь.

Он расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Перламутровые пуговички были маленькие, а петли – тугие. Его руки были неловкими и дрожали, словно он делал это впервые в жизни. Но это была Пруденс.

Он расстегнул вторую пуговицу. Когда он увидел багровые отметины, у него сжалось сердце. Длинный рубец обезображивал фарфоровую белизну ее шеи.

Пробормотав проклятие, Гидеон, наклонившись, подул на след от хлыста.

– Бедная моя девочка. Очень больно? Пруденс покачала головой.

– Не тревожься об этом. – Она снова потянулась к нему, но Гидеон взял ее руки в свои ладони.

– Подожди.

Что-то привлекло его взгляд. Приподняв ее локоны, он увидел еще один след от удара у нее за ухом. Он в ужасе смотрел на багровые рубцы и вдруг почувствовал отвращение к самому себе. Ему не следовало даже на мгновение допускать мысли о ночи с Пруденс. Он легкомысленный эгоист. Она пережила такое унижение, такой ужас. Ее похитил на улице и, бросив в карету, избивал потерявший разум старик.

И хотя все ее мысли о нем, Гидеоне, она, должно быть, ужасно устала и страдает от боли. Он не достоин такой женщины.

Но он этому научится.

Эта ночь будет иной. Не такой, какой он глупо ждал. Она не станет ночью любви. Пруденс так настрадалась, так устала. Ее фраза «Сегодня ночью я хочу лежать в твоих объятиях» приобрела новый смысл. Защита, покой, утешение – вот что нужно ей сегодня в постели, а не беспутный повеса. Ей нужно, чтобы он нежно и целомудренно обнимал ее, пока она спит. Слишком много мужского эгоизма обрушилось сегодня на его Пруденс. Ей нужна нежная забота Гидеона и его защита, и он клянется, что она их получит.

Он смотрел на ее синяки, борясь с охватившим его гневом.

– Еще есть?

– Немного, – неохотно призналась она. – Главным образом с левой стороны. Дедушка был очень зол.

Но тебе правда не надо беспокоиться, ванна и бальзам заставили меня забыть о синяках.

– Я оставил тебя в беде, Имп. Мне надо было его убить.

– Успокойся! Ты не бросил меня в беде – ты меня спас. Никогда в жизни я так не радовалась, как в тот момент, когда ты вошел в дверь. Я знала, что ты придешь. – Пруденс поцеловала его, ее губы были сладкими и нежными. – И я рада, что ты не убил его. – Она ласково провела пальцем по его щеке. – Если бы ты это сделал, над нами всегда висела бы тень преступления. Забудь его, забудь все, что случилось. Все в прошлом. Горевать о прошлом – значит оставаться в его власти. – Пруденс взяла лицо Гидеона в свои ладони. – Здесь и сейчас в этой комнате только ты и я. Давай отпразднуем это.

Взяв ее руки в свои, он по очереди поцеловал их.

– Мудра так же, как красива. Как мне удалось завоевать тебя, Пруденс?

Она беспомощно закусила губу. Всякий раз, когда он называл ее красивой, здравый смысл покидал ее. Она знала, что это не так, но, когда он говорил эти слова, она чувствовала себя красавицей.

Гидеон отвел от ее лица разметавшиеся кудри и погладил ее по щеке.

– Ты устала, любимая. Думаю, хватит на сегодня потрясений. Тебе сейчас нужно хорошо выспаться. Давай отложим наш праздник до завтра. Ты будешь лучше себя чувствовать. У нас впереди масса времени. Так что ложись в кровать и спи. Я обниму тебя и всю ночь буду оберегать. – Гидеон наклонился и нежно коснулся губами ее рта. – Я не покину тебя, Имп.